Wikimedia Commons
105 лет назад состоялась казнь полковника Сергея Мясоедова, обвиненного в шпионаже в пользу Германии. Общественное мнение превратило его в монстра, суперпредателя и объявило главным виновником военных поражений Русской императорской армии. Впоследствии выяснилось, что дело против офицера было сфальсифицировано, а сам он пал жертвой хитросплетенной интриги. «Дело Мясоедова» нередко называют русским аналогом «дела Дрейфуса» – процесса над французским офицером еврейского происхождения, обвиненным в 1894 году в шпионаже на тех же немцев.
stopCovid1
2 апреля 1915 года по приговору военно-полевого суда Варшавской крепости был казнен полковник из штаба 10-й армии Северо-Западного фронта Русской императорской армии Сергей Мясоедов. Современники считали его предателем, работавшим на германскую разведку, и главным виновником поражений в первые месяцы Первой мировой войны. Однако десятилетия спустя историки выяснили, что дело против офицера, скорее всего, было сфабриковано.
Мясоедов пал жертвой интриг влиятельного оппозиционного политика Александра Гучкова, с которым полковник успел сразиться на дуэли, и его окружения. Одинаково выгодной показательная казнь Мясоедова представлялась и военному командованию. Убедительные доказательства невиновности «шпиона» приводили начальник германской разведки и западные исследователи. Сам Мясоедов выдвинутых против него обвинений не признавал.
Почему ненавидели Мясоедова
Подоплеку дела разъяснил в своей автобиографии «Путь русского офицера», изданной в 1953 году уже после смерти автора, генерал Антон Деникин. Он не сомневался в виновности Мясоедова. По словам генерала, после русско-японской войны и первой революции все офицеры императорской армии, несмотря на лояльность подавляющего большинства к монархии, были взяты под особый надзор сыскных органов. По трем линиям – департамента полиции, жандармской и военной – составлялись «черные списки» офицеров, считавшихся неблагонадежными. Для них закрывалась дорога к повышению.
Военную линию контрразведки, или, как называл ее Деникин – сеть шпионажа – создал непопулярный как в либеральных, так и в консервативно-патриотических кругах военный министр Владимир Сухомлинов.
А возглавил ее носивший штабную форму жандармский полковник Мясоедов, непосредственно подчиненный Сухомлинову и пользовавшийся его полным доверием. Они познакомились в 1909 году. Вверенная Мясоедову контрразведка имела исключительные полномочия, проводя слежку не только за штабом, но и за собственными начальниками. Деникин рассказывал, что приятели из штаба жаловались ему на тяжелую атмосферу, внесенную новым органом. В распоряжение Мясоедова министром были предоставлены крупные суммы.
Между тем в России того времени хватало влиятельных людей, жаждавших смещения Сухомлинова. Один из них, будущий архитектор Февральской революции и военный министр Временного правительства Александр Гучков решил бить по приближенному своего оппонента Мясоедову. Он обвинял офицера в причастности к созданию в армии системы политического сыска. Козырем Гучкова являлись сведения об отношениях Мясоедова с германскими пограничниками во время службы на приграничной станции Вержболово в 1894-1907 годах. Дослужившийся в итоге до начальника местного жандармского отделения Мясоедов наладил контакты не только с проезжавшими по железной дороге, но познакомился даже с кайзером Вильгельмом II, охотничье имение которого располагалось в 16 км от Вержболово.
Однажды император Германии подарил русскому офицеру свой портрет.
Генерал-майор Отдельного корпуса жандармов Александр Спиридович так характеризовал Мясоедова: «Красивый, представительный, с хорошими манерами, говоривший на нескольких иностранных языках. Мясоедов умел общаться с проезжавшей через пограничный пункт публикой. Его знал весь ездивший за границу Петроград. Он сумел отлично поставить себя и с немецкими пограничными властями».
В 1907 году Мясоедов вынужден был выйти в отставку после доноса одного из секретных агентов департамента полиции, в котором содержались обвинения офицера в связях с германской разведкой. В Генеральном штабе прекрасно понимали всю абсурдность этих вымыслов, по логике которых германский император лично расплачивался за шпионскую деятельность серебряными портсигарами и портретами с собственной подписью, и оставили дело без последствий. Однако домыслы агента стали веским аргументом для недругов Мясоедова.
Известный политик дореволюционной России, член Государственной думы Василий Шульгин и вовсе прямо называл Мясоедова «германским шпионом». В мемуарах монархиста-долгожителя «Последний очевидец», вышедших после его смерти, вообще утверждалось, что в «в 1905 году император Вильгельм II поднимал за его здоровье бокал на обеде в своем имении». Передавал ли Мясоедов во время этих застолий секретные данные немцам, Шульгин, впрочем, не уточнял. На самом деле офицер во время службы в Вержболово занимался в основном охотой на контрабандистов.
Неудивительно, что именно Мясоедов с такими «компрометирующими» фактами в биографии виделся Гучкову идеальной мишенью. Шел 1912 год, и в Европе уже отчетливо прослеживались признаки надвигающейся войны.
Вот как описывал разразившийся скандал Деникин. Сам он, конечно, не был свидетелем выступления Гучкова с обвинениями в адрес Мясоедова, но, несомненно, узнал о случившемся из газет и от знакомых.
«В 1912 году во время рассмотрения бюджета военного министерства в комиссии Государственной думы Гучков обрушился на военного министра Сухомлинова по поводу крупного ассигнования на мясоедовскую работу, забронированного формулой, которой министр заведомо злоупотреблял: «На расходы, известные Его Императорскому Величеству». Гучков поведал собранию, что Мясоедов, служивший в жандармском корпусе, был выгнан со службы за ряд уголовных дел, в том числе за скупку в Германии оружия и тайную перепродажу его в России. Сухомлинов, невзирая на это, не только определил его вновь на службу и приблизил к себе, но и поставил во главе столь ответственного учреждения», — отмечал генерал Деникин в своей книге.
В свою очередь, Шульгин признавал организацию Гучковым травли Мясоедова в прессе. Как писал монархист, министра Сухомлинова «предупреждали о подозрительном поведении его нового друга, но все было напрасно, даже после начатой Гучковым в печати и Государственной думе кампании против Мясоедова. Такое упорство Сухомлинова, возможность не считаться ни с общественным мнением, ни с настояниями официальных лиц, занимавших достаточно ответственные посты, объяснялось тем, что он был непоколебимо уверен в поддержке и расположении к себе государя. В этом он не ошибался. Поговаривали также, будто военный министр нравился императрице Александре Федоровне тем, что умел развлекать неизлечимо больного наследника престола, умел забавлять его разными детскими играми».
Итак, весной 1912 года Гучков заявил:
«Циничная беспринципность, глубокое нравственное безразличие, ветреное легкомыслие в связи с материальной стесненностью и необходимостью прибегать к нечистоплотным услугам разных проходимцев и, наконец, женское влияние, которое цепко держало Сухомлинова в рабстве, — все это делало его легкой добычей ловких людей.
Русский военный министр — в руках банды проходимцев и шпионов, накануне европейской войны,
к которой готовится лихорадочно, с величайшим напряжением, Германия со своей союзницей, — такова была картина, раскрывавшаяся передо мною. Само собою разумеется, что я не мог оставаться равнодушным. Я решил бороться и довести дело до конца».
Ввиду отказа Гучкова опровергнуть сказанное газете «Новое время» Мясоедов вызвал его на дуэль. Она состоялась 22 апреля (по старому стилю) 1912 года. Офицер ранил парламентария в руку, а тот в ответ демонстративно выстрелил в воздух.
«Приговор является судебной ошибкой»
После скандала Мясоедова уволили в запас и провели расследование по делу о шпионаже. Никаких улик против него не нашли. С началом Первой мировой войны его призвали в действующие войска. Полковнику поручили должность переводчика в штабе 10-й армии. Неудачи первого года войны, проблемы с поставками на фронт и, в частности, острая нехватка артиллерийских снарядов, на что безостановочно жаловались из окопов командиры, поставили министра Сухомлинова на грань отставки. На него в тот период ополчились практически все, независимо от политических убеждений и конечных целей.
Николай II неоднократно отклонял просьбы об отстранении генерала. Однако в июне 1915 года был вынужден уступить под давлением общественного мнения. Сухомлинова признали виновником военных неудач, заточили в Петропавловскую крепость и судили. А за несколько месяцев до его свержения, 3 марта (по новому стилю) был арестован Мясоедов: его обвинили в шпионаже и мародерстве.
Единственным доказательством против полковника послужили показания некоего подпоручика Якова Колаковского.
Находясь в плену, тот предложил немцам шпионить в их пользу. Тогда немецкий офицер якобы отправил подпоручика к Мясоедову. Начальник Петроградского охранного отделения Константин Глобачев ставил показания Колаковского под сомнение. В деле хватало нестыковок: так, немцы отправили подпоручика из Берлина в Россию без явок и пароля, а о существовании Мясоедова он вспомнил лишь на третьем допросе. Интересно, что арест Мясоедова инициировал генерал-квартирмейстер Северо-Западного фронта Михаил Бонч-Бруевич, после Октябрьской революции первым из генералов Русской императорской армии перешедший на сторону большевиков и занимавший затем у красных высокие должности.
Несмотря на слабость доказательств, 31 марта 1915 года военно-полевой суд Варшавской крепости приговорил полковника Мясоедова к смертной казни через повешение. Во время процесса он успел написать матери: «Я, безусловно, ни делом ни намерением не виноват и не знаю, в чем меня обвиняют».
Первый приговор из-за разногласий судей не был утвержден командующим фронтом Николаем Рузским. По одной из версий, когда в марте 1915 года военный прокурор подал рапорт, полностью оправдывавший Мясоедова, верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич наложил свою резолюцию: «А все-таки повесить!». Осужденный на казнь попытался перерезать себе вены осколками пенсне. Его спасли и повесили до получения кассационной жалобы комфронта. В официальном сообщении о казни утверждалось, что Мясоедов был замечен в связях с агентами «одной из воюющих держав». В глазах публики он стал главным виновником поражения России в Мазурском сражении в январе — феврале 1915 года. Например, Шульгин отмечал:
«Позже говорили, что суд был как будто не совсем независимым, но я не имею для суждения об этом личных данных».
Если верить Шульгину, после развязки истории Сухомлинов пытался всячески отмежеваться от Мясоедова и оставил о нем в дневнике запись нелицеприятного содержания. Похожие слова министра о бывшем подчиненном приводил и Деникин. Правда, он был уверен, что Мясоедов шпионил не на немцев, а на японцев.
«У меня лично сомнений в виновности Мясоедова нет, ибо мне стали известны обстоятельства, проливающие свет на это темное дело, — писал он. — Мне их сообщил генерал Крымов, человек очень близкий Гучкову и ведший с ним работу. В начале войны к Гучкову явился японский военный агент и, взяв с него слово, что разговор их не будет предан гласности, сообщил: на ответственный пост назначен полковник Мясоедов, который состоял на шпионской службе против России у японцев. Военный агент добавил, что считает своим долгом предупредить Гучкова, но так как, по традиции, имена секретных сотрудников никогда не выдаются, он просит хранить факт его посещения и сообщения секретным.
Гучков начал очень энергичную кампанию против Мясоедова, окончившуюся его разоблачением, но, связанный словом, не называл источника своего осведомления.
Подтверждением всего вышесказанного служит письмо Сухомлинова от 2 апреля 1915 года к начальнику штаба Верховного Главнокомандующего генералу Янушкевичу: «Только что мне подали Ваше письмо и я узнал, что заслуженная кара состоялась (казнь Мясоедова). Что это за негодяй, можно судить по его письмам, которые он мне писал (шантажные), когда я его уволил. Но хороши же и Гучков с Поливановым, которые не пожелали дать никаких данных при следствии, чтобы выяснить этого гуся своевременно».
Конечно, заявление Сухомлинова при желании можно трактовать как косвенное доказательство вины Мясоедова. Но можно – и как попытку обелить себя, обрезать «порочащие связи».
Первым о невиновности повешенного полковника объявил после Первой мировой войны начальник германской разведки Вальтер Николаи: «Приговор является судебной ошибкой. Мясоедов никогда не оказывал услуг Германии». Опроверг сотрудничество с Мясоедовым и немецкий офицер, на которого ссылался Колаковский – якобы тот и направил подпоручика к полковнику.
По окончании Второй мировой войны Николаи оказался на занятой РККА территории, был захвачен в плен и вывезен в Москву. На допросе в НКВД он, в частности, сообщил:
«Я не верю также утверждениям, что было доказано сотрудничество в России полковника Мясоедова с германской разведкой.
В Германии об этом ничего неизвестно. Его имя я знаю только как имя одного из успешнейших помощников русской разведки против германской разведки во время его нахождения до Первой мировой войны в пограничном местечке Вирбаллен».
С течением времени Мясоедова реабилитировали и советские, и русские эмигрантские историки. А в 1992 году американский историк Уильям Фуллер, основываясь на документах из открывшихся российских архивов, написал книгу «Внутренний враг» в которой подтвердил, что на фоне военных неудач Мясоедова превратили в козла отпущения.
«Поведение некоторых политиков, как либеральных, так и консервативных, а также кое-кого из генералитета в деле Мясоедова – Сухомлинова в нравственном смысле оказалось столь чудовищным, что невозможно не содрогнуться. Принести в жертву политической целесообразности жизнь невинного человека – это подлость. Но еще большая подлость – разбить его семью, обесчестить страдальца и самое его имя смешать с грязью», — констатировал он.
Роковым для Мясоедова образом совпало так, что правящие круги надеялись свалить на него вину за военные неудачи, а оппозиция, наоборот, увидела в нем символ разложившегося режима.